Читать интересную книгу "Тюремный дневник. 5 лет спустя - Мария Валерьевна Бутина"

не хотела, чтобы вы судили меня по сводкам новостей американского телевидения, хотя я, к своему позору, судила вас. Когда меня перевели в ваше отделение, я поверила в то, что вы – „особо опасные“ преступники. Я была не права. Вы преподали мне самый главный урок в моей жизни – не суди ближнего своего. Вы самые замечательные на свете девушки, моя настоящая семья. Вы заботились обо мне, а я о вас.

Ты, Родригес, продолжай готовить. Я оставляю тебе все мои тюремные продуктовые запасы. И, пожалуйста, все-таки открой однажды свой ресторан на колесах.

Вы, мисс Санчес, продолжайте рисовать. У вас отлично получается. Я оставляю вам мои карандаши и эскизы рисунков. Обязательно пошлите их домой, вашим внукам. Они вас любят и ждут, что бы вы там ни думали.

И дальше шел длинный список завещаний моих тюремных вещей каждой женщине в соответствии с ее любимыми занятиями и предпочтениями, которые я, как Золушка, успела досконально изучить.»

«Я буду по вам скучать. Я люблю вас», – заканчивалось письмо.

Надзиратель нервно прикрикнул на меня, что, мол, пора идти. Я схватила пластиковую корзину и выбежала из отделения.

Это было очень странное, даже, можно сказать, противоречивое ощущение, когда я снова стояла у приемного окошка на первом этаже Александрийской тюрьмы, где с меня сняли пластиковый браслет с тюремным номером и дали подписать парочку бумаг, сообщавших, что я покидаю это место, которое за долгие 10 месяцев стало для меня, как это ни глупо, таким родным. В нем было много ужасного, но много и прекрасных моментов, полных света и добра. Даже многие надзиратели смотрели на меня с грустью. Мы с некоторыми из них как-то успели друг к другу притереться и даже, не побоюсь этого слова, сдружились. Люди есть люди, этого не отнять, тем более, когда вы видитесь каждый день. Тюрьма – что-то наподобие армии, где в замкнутом пространстве истинная сущность человека раскрывается очень быстро и становится ясно, как поется в известной песне ДДТ «Капитан Колесников», «кто герой, кто чмо».

Процесса выписки из тюрьмы уже ожидали двое мужчин в темно-коричневой униформе, на плечах которых красовались яркие нашивки с латинскими буквами NNRJ, ничего мне, по сути, не говорившие. Меня заковали по рукам и ногам и вывели в гараж, где уже ждал привычный минивэн-автозак с небольшой деревянной лесенкой, чтобы я могла подняться в салон. На заднем сиденье, отделенные от меня пластиковой перегородкой, сидели шестеро мужчин – пятеро чернокожих и один азиат. Они с любопытством уставились на новенькую в салоне. Наличие других людей в салоне было хорошим знаком, а вот то, что я была единственной женщиной, – плохим. Но больше всего на свете я боялась новых спецусловий содержания, а именно карцера, в связи с публичностью моего дела и, разумеется, «для моей собственной безопасности». А таких заключенных как раз транспортировали в одиночестве. Дверь с лязгом заперлась, автомобиль выполз из гаража и покинул территорию Александрийской тюрьмы.

О том, что меня забрали, никто не знал, как не знал и места назначения этого автозака. Таковы уж правила транспортирования заключенных, чтобы их знакомые на воле не могли, например, организовать нападение и выкрасть своего. В моем случае всех пугали тем, что российские спецслужбы меня обязательно похитят и убьют или отравят, а потом я умру как будто бы сама.

Сквозь решетчатые затемненные окна автомобиля было видно, что солнце медленно клонится к закату. Первый час мы ехали молча, но потом, желая получить хоть какую-то информацию о том, куда мы направляемся, я набралась смелости и вполоборота повернулась к мужчинам-заключенным на креслах позади меня. Разговаривать через сплошную перегородку было практически невозможно, но я решила попытать счастья:

– Привет! – громко сказала я, внимательно глядя, нет ли реакции у надзирателей на переднем сиденье, которые тоже были отделены от меня пластиковой стенкой с железной решеткой. Но они только весело болтали о чем-то друг с другом. – Извините, молодые люди, а вы не в курсе, куда нас везут?

– Нозерн Нэк, детка, – улыбнулся один из пассажиров, огромный бородатый чернокожий мужчина в рыжей робе, – это примерно в четырех часах езды от Вашингтона.

– Спасибо, – прокричала я, развернувшись обратно и своим видом показывая, что разговор окончен.

– Эй, – обратился ко мне тот же мужчина, – я тебя знаю. Тебя по телевизору показывали.

Я кивнула.

– Есть хочешь? – продолжил он.

– Что? – я не расслышала. – Нет, я в порядке, – отказалась я, хоть и понимая, что совершаю ошибку, потому как я не ела с самого утра, а день клонился к вечеру.

– Ладно тебе. Будешь мой сэндвич? Нам в тюрьме с собой дали, – снова предложил он.

По оранжевой униформе мужчин я догадалась, что их везут из вашингтонской тюрьмы. Там и у меня была такая роба. Это понимание почему-то расположило меня к пассажирам, тем более что это вполне могли оказаться последние люди, с которыми мне удастся пообщаться в ближайшие несколько месяцев.

– А как же вы? – прокричала заключенному я.

– Меня все равно уже от них тошнит, – очевидно соврал он, сглотнув. – Бери, бери, мне правда не хочется.

Остальные мужчины-заключенные, жуя свой паек, с недоумением посмотрели на странного товарища.

– Ну, если вы не хотите, я, честно сказать, давно не ела. Только как? – ответила я, понимая, что через сплошную пластиковую перегородку сэндвич телепортировать никак не получится.

Заключенный, гремя цепями, привстал, и только тогда я увидела, что между пластиковой перегородкой и крышей автомобиля есть небольшая щель. В это отверстие он просунул сплющенный сэндвич, а за ним и прозрачный пластиковый пакетик сока.

– Спасибо большое, – прокричала я, принимая живительную пищу.

Он в ответ только улыбнулся и кивнул. Его большое лицо уже не казалось мне таким страшным.

Помня о главном правиле тюрьмы, выработанном горьким опытом, что есть в неизвестном месте надо быстро, кто его знает, будет ли следующий прием пищи и когда, я моментально проглотила сэндвич и высосала сок из пакетика.

Мужчина не соврал, через какое-то время мы приехали к зданию, на стене которого громадными буквами, подсвеченными яркими лампочками, было написано «Northern Neck Regional Jail». Дверь медленно поползла наверх, и автозак погрузился в темноту тюремного гаража. Там сперва выгрузили других пассажиров, а потом через несколько минут и меня. Гремя цепями по полу, я шла перед надзирателем, опасливо оглядываясь по сторонам, сквозь строй огромных бородатых чернокожих мужиков-заключенных, которых еще недавно отделяла от меня пластиковая стена. Они смотрели на меня молча и злобно ухмылялись. Только один, мой новый знакомый, который дал мне еду, самый огромный из